Карандин  Юрий Павлович (род. 22 марта 1937 г.) – судья всесоюзной и международной категорий, был избран в Зал Славы Международной федерации хоккея и отечественного хоккея.
В 1961-1988 гг. судил игры чемпионатов СССР. 23 раза входил в десятку лучших арбитров. Работал главным арбитром в составе судейских бригад на Зимних Олимпийских играх 1972 и 1984 годов. Также в его послужном списке четыре суперсерии советских и заокеанских команд и три Кубка Канады. В настоящее время – вице-президент ФХР, президент федерации хоккея Сибири и Дальнего Востока.

И я помню, когда был маленький, как объявлено было о войне. Телевизора не было тогда, а радиоприемники. И из радиоприемников мы слышали, что началась война. Конечно, все были встревожены очень сильно, и я видел, как тяжело было в те годы. Отца я видел, может быть, в десять дней раз, он приходил с завода. Он приходил помыться, пообщаться, деньги принести, получить карточки. Они постоянно находились там: там и жили, там и питались. Ну и практически все время я был рядом с бабушкой и дедушкой, и мама, она тоже работала, но она каждый день приходила домой.

Помню, когда наши сибирские дивизии уходили, я отца двоюродного брата провожал по Ипподромской до Гоголя примерно до базара, который сейчас он так же и тогда был в этом месте. Я шел (бабка напекла пирожков), солдаты шли все строем пешком по брусчатке, с Ипподромской поворачивали на Гоголя и до вокзала шли. И я вцепился ему за ручонку, они в белых полушубках,  в шапках, в валенках, по-зимнему хорошо одеты, обуты. И я вот за ручонку взялся и провожал его до самого до базара. Когда они уходили, то прямо с эшелонов на подступы защиты Москвы.

 Отец работал, самолеты выпускали. И я помню, когда отец пришел, где-то в начале 42-го года очень довольный, что сделали реактивный самолет, и сейчас они пойдут в серию, идут испытания этого самолета. Все характеристики испытания этого самолета были положительные. Ну, то есть счастливый, несмотря на то, что обстановка была такая, питание по карточкам, потому что все брошено было на фронт, в тылу здесь уже, как говорится, на выживание.

Ипподром же у нас был, и вот эти годы военные и после войны… детство прошло на ипподроме: футбол, пыльная дорога. Дед, поскольку он на ипподроме часто бывал, приносил жмых, бабка стряпала драники с отрубями (это был деликатес), и жмых, пока целый день на ипподроме бегаешь, жуешь. А бабкин родственник, он работал в мединституте в нашем на кафедре физкультуры, мне приносил футбольный  мячик, но тогда еще камера там была, шнуровка. И вот мы, а ребятишек много собирались на ипподроме, целый день гоняли в футбол.

Потом закончилась война. Все начало немножко поправляться, поступил в школу, 95-я школа. Раньше там был госпиталь, раненых с Запада привозили сюда. Но затем, когда уже все это прекратилось, ее из госпиталя вновь в школу. И она была совместная, потом разделили: девочки и мальчики. Когда нас разделили, то 79-я школа стала девичьей. В начальных классах учился в 34-й школе. Она была, по-моему, на Татарской улице, рядом с Ипподромской. С 5-го класса до 7-го проучился в 95-й школе. А потом, тогда директором школы была Сальма Андреевна Торф, она тоже участник войны (она потеряла на фронте руку). И вот недавно она скончалась. И до последнего времени она в больницы ложилась, я приходил в больницу ее проведал. У нее уникальная память, все помнит о прошлом, и в 7-м классе, между 4-й школой и 95-й было место, где  мы там устраивали футбольные матчи. Класс на класс. С уроков сбегали, понятно. Портфели были вместо ворот. И вот что получилось: меня исключили из этой школы. Значит, мне дают пас, я по краю бегу, и вдруг кто-то меня за руку хватает, а я не вижу и я выбругался. А, оказывается, это Сальма Андреевна Торф, директор. После этого меня, во-первых, отец очень сильно выпорол, это такой единичный случай был за всю жизнь. Из школы меня исключили.  <…> Меня перевели в 4-ю школу. Отец уже приложил много усилий, ходил по РАЙОНО, ГОРОНО, и меня, все же приняли в школу. Это была школа возле Жирокомбината. Очень был прекрасный учительский состав, профессиональные учителя. И очень хороший был коллектив ребят и я, как говорится, влился в класс, ну, и до сих пор мы дружим. <…> Вот здесь начинается моя спортивная жизнь.

В классе у нас очень много было ленинградцев, которых эвакуировали в годы войны. Мне повезло по жизни общаться с ленинградцами, может быть, я и подчерпнул от них их, как говорится, черты характера. Сначала жили с ребятами, родители которых работали на Инструментальном заводе, который на Большевистской. Часто находясь в семьях этих людей, я получал от них доброту, внимание; это люди, которые пережили блокаду Ленинграда, т.е. они воочию все это дело видели. То, что я от них слышал, воспринял, конечно, это было все с такой трогательной болью.