До войны работали по восемь часов, с началом войны, так же, как и взрослые, по 12-14 часов без выходных. В 1941 году ввели продовольственные карточки. Рабочему давали 600 г хлеба, иждивенцу, учащемуся – 400 г, немного масла и мяса, либо заменяли мясо рыбой или яичным порошком. На конвейерной системе работы особенно тяжело было женщинам, у которых были детишки, ведь от конвейера не отойдешь.

У нас было полдомика, огорода не было. Порой мать ходила на вокзал разгружать вагоны со жмыхом, из которого мы потом делали лепешки. Иногда ходила по отвалам, собирала очистки от картошки, из них тоже стряпала.

В 1942 году в ноябре мне исполнилось 17 лет, и меня забрали в армию. В наступившем 1943 году мы прибыли на ст. Боготол и попали в запасной стрелковый полк. Меня определили в батальон минометчиков. В мае месяце мне присвоили звание ефрейтора. В Боготоле было очень много госпиталей, которые нужно было отапливать, и меня (нас 11 человек) отправили работать на шахту в нескольких километров от Боготола. Год я работал на шахте, мне присвоили за это время звание младшего сержанта.

В августе месяце 1944 года прибыли во Львов, который только освободили.  Недалеко оттуда мы нашли покинутый немцами лагерь военнопленных. Посмотрели их кухню, чем их кормили. Огромные котлы, в которых ботва от свеклы, брюквы, все нарублено… Их только недавно выгнали оттуда, все осталось. (…)

Пришло пополнение, меня с маршевой ротой отправили во Львов, где мы пробыли до декабря, а потом нас отправили маршевой ротой на фронт. Здесь я был в качестве ПТРовца, командир отделения ПТР. 8 января мы вступили в боевые действия в немецком городе Найденбурге. Бои были тяжелые. Надо было отрезать восточную Пруссию. Это Второй Белорусский фронт. От Найденбурга мы должны были выйти к Балтийскому морю. Нас посадили на танки, на самоходки.

Обмундирование маршевой роты было таким: брюки ватные, телогрейка, шинель. Мне не подошли никакие сапоги, и командир мне дал американские кожаные ботинки с толстой подошвой, а оказалось, что это прессованная бумага (смеется)

 Полтора месяца мы находились все время в лесу, спали на снегу. Старикам было особенно тяжело, у меня в отделении был воеводин, который 4 раза побывал в госпитале, конечно, ему страшно, у него много было ранений, а мы… перебежками пробирались вперед, как устанешь, так идешь и стреляешь. В кино и в книгах обычно показано, что солдаты кричат лозунги «за Родину», «за Сталина», но в жизни я этого не слышал. «Славяне, вперед, пошли, славяне!» – и поднялись.  Самое страшное, что никогда не знаешь, откуда смерть придет. На глазах твоих люди умирали. Одному  под ноги попала мина, я подбежал помочь, а ног у него уже нет, воронка… и все, он уже мертв. Другой только выглянул – откуда-то пуля прилетела. Как-то мы на высотке стояли перед завтрашним наступлением, а как раз раздали патриотические листовки с изображением Сталина, и откуда-то пуля шальная – один парень повалился, закричал.

Настроение к тому времени было бодрое (речь о феврале 1945 г.), об отступлении уже никто и не думал. Было очень много техники, оружий, пушек.  Нас особо не бомбили, несколько раз попадали в бомбежки. Было танковое превосходство, превосходство авиации. Рвались вперед, вот такой был настрой.