Аннотация:

Родился я 7 февраля 1922 года в селе Новоярки Каменского района Алтайского края. Родители мои родом с г. Камня. Папа – Алексей Сергеевич, 1895 года рождения,  работал председателем сельсовета в Панкрушихе. Папа был капитаном Гроховского партизанского движения. Мама – Прасковья Осиповна. У меня был один брат и одна сестра. Дедушка с бабушкой родом с Орловской области село Баранчики. Сравнительно позже я там воевал, рядом с г. Ливны.

Банк существовал с момента образования района. Мой отец приехал в Панкрушиху работать председателем сельского совета. Тогда Панкрушиха входила в Каменский район, а в 1936 или в 1937 году образовался Панкрушихинский район.

Я проработал в банке всего один год. Мне было тогда 17 лет. Устроился учеником бухгалтера, на счетах научился очень хорошо считать. Сколько я не проверял – все было правильно. Из банка ни один не уйдет, если есть баланс. Мы одну копейку все четыре часа сидели искали. Кроме арифмометра ничего не было. Приходили клиенты с документами, писали поручение и получали деньги. Я занимался оформлением документов. Колхозов было много, поэтому и клиентов было много.

– Почему вы пошли работать в банк?

Я очень хотел попасть в армию и обивал пороги военкомата. Меня не взяли, не хватило лет. В Панкрушихе меня направили в комиссию, где я заявил, что потерял метрики. Отец был председателем сельсовета и позвонил в комиссию, сказал, что я очень хочу в армию. Военкомат направил меня на медкомиссию для определения возраста. Врач измерял возраст как у лошадей, взял ложку и приказал разинуть рот. И говорит: «О, тебе 15 лет, 16, 17, скоро будет 18, и какую дату рождения тебе поставить?». Я говорю: «7 февраля 1922 года». Прибавил к своему возрасту чуть больше года. Пришел с новыми документами в комиссию, а меня признали не годным, приказали выдать «белый билет» и снять с воинского учета. Диагноз – порок сердца. После этого я не хотел продолжать учебу. Это был 1940 год.

В школе стали деньги брать за учебу, а я вместе с одноклассниками восстание поднял. Денег ни у кого не было платить за учебу. Банк находился рядом со школой. Я уволился из банка, когда нужно было переезжать в Усть-Пристань.  Это был май 1941 года, а потом началась война.

В 1941 году отца и меня забрали на фронт. Отец мне писал на фронт письмо из г. Канска, спрашивал, где я воюю. Я все секреты не мог раскрыть и написал в ответ, что я стреляю по твоей Родине. Папа почти не воевал, его сразу же перевели в МВД и он был заместителем коменданта в г. Усть-Каменогорске (Казахстан).

С 1933 года по 1941 года мы жили в Панкрушихе, пока папу не перевели. Потом мы переехали в Усть-Пристань и через месяц началась война.

– Как вы узнали о начале войны?

У меня был друг в деревне, мы с ним поехали на рыбалку на другой берег реки. К вечеру возвращаемся, а нам говорят, что началась война. Я сразу же бегом в военкомат, но оказалась что я не годен. В военкомате подсказали ждать звонка и идти в военное училище и ждать призыва. 15 июля нам позвонили и сказали, что семь человек направляются в Томское артиллерийское училище. Нас приняли даже без всяких документов. Сначала нас привезли в Юргинский лагерь, где располагались все училища округа. Через 3 дня мы оказались в Томске в военном городке, где раньше стоял артиллерийский полк. Вот там и образовали Томское артиллерийское училище № 2.

– Что вы знали о фронте, о войне, о фашистах? Вас поразила реальность войны?

Я должен сказать, что когда мы учились в школе – нас готовили для армии. Нас подготавливало старшее поколение, которое уже воевало в свое время. В школе был представитель ОСАВИАХИМа, он нас учил боевой стрельбе из высококолиберной винтовки. Никаких стрельбищ, полигонов не было – ляжем без подстилок в овраге и стреляем. У нас у каждого на груди был значок – «Ворошиловский стрелок». Занимались активно спортом, бегали кросс на 10 километров,  ходили на лыжах.

Когда началась война, мне было всего 18 лет. Я очень хотел попасть на фронт, но у меня была бронь. Для того чтобы меня взяли на фронт, я прибавил себе возраст – год и восемь месяцев. В Панкрушихе меня направили в комиссию, когда пришел я порвал метрики и сказал что потерял. Отец был председателем сельсовета и позвонил в комиссию, сказал, что я очень хочу в армию. Я пришел, мне сказали, будем измерять как у лошадей, взял ложку и приказал разинуть рот. И говорит: «О, тебе 15, 16, 17, скоро будет 18, и какую дату тебе поставить?». Я говорю: «7 февраля 1922 года». Я пришел с документами в комиссию, а меня признали негодным. В мае 1941 года мы переехали в Усть-Пристань.

Меня направили в Томское артиллерийское училище, там я проучился шесть месяцев. Через полтора месяца учебы мне присваивают звание младшего лейтенанта. В моем распоряжении было десять человек. Нас отправили в среднеазиатский военный округ в город Ташкент, в такую даль. Мы были очень расстроены, так как просились на фронт, а оказались далеко от военных действий. Там о войне как будто и не слышали. За шесть месяцев нас научили стрелять прямой наводкой с закрытой позиции по живой силе. Третьего января мы пришли в штаб округа, и нам сказали срочно явиться в Семипалатинск, где формировалась 8 стрелковая дивизия. Нас распределили: кого-то отправили в артиллерийский полк, кого-то в стрелковые полки.

Также организовался отдельный минометный дивизион, 120-миллиметровых минометов. Я стал минометчиком. Стали заниматься – январь, февраль, март, а в конце апреля нас повезли на фронт. И нас забросили под Брянск, сейчас называется – Новомосковск. Я был командиром минометного взвода. Вся дивизия пошла пешком, а мне сказали остаться со своим взводом и дождаться технику – 18 минометов, боеприпасы. Мы проехали до военного участка насколько только могли, получили технику. Эти минометы стреляли на дальнее расстояние – 5700 м, мина весила 8 кг.  Я минометчиком был в Ливнах. Ливны только освободили, это был небольшой деревянный городишка. Его фашисты так бомбили, что он почти весь сгорел. Мы приехали 23 апреля 1943 года.

– Какие бытовые условия были на фронте: питание, одежда?

На каждого солдата полагалось обмундирование: фуфайка, штаны ватные, валенки, котелок давался. Офицером выдавали поверх телогрейки меховой жилет. 1942 год был очень тяжелый, особенно когда лето началось – витаминов совсем мало было. Нам – минометчикам, совсем тяжело было, мы же в овраге стояли. Командиры даже решили прибавить норму хлеба солдатам, стали давать по одному килограмму на каждого.

Однажды я услышал крик: «Товарищ лейтенант, я не вижу ничего!». А скоро, как говориться курицы на седла сядут, то есть темнеет. Я ему отвечаю по своей молодости: «Что ты не видишь? Еще все видно!». В батарее у нас по возрасту были отцы, и они мне сказали: «Сынок, у него куриная слепота». Откуда я мог знать? – мне всего восемнадцать лет было. В команде набралось где-то человек пять с таким же диагнозом. А все почему? – потому что организм был слабенький. У кого организм крепкий – ничего не проломит. Это был 1942 год, приходит ко мне комиссар и говорит: «Товарищи, авиация фашистская разбомбила эшелоны с солью!». Целую неделю мы жили без соли. В целом питание было нормальным, мы не голодали.

Состав войск в моей группе был разным: были и «отцы», были и люди моего возраста. Смерть на фронте воспринимали как что-то неизбежное, очень переживали. До января 1943 года пока я был минометчиком и командиром огневого взвода, не видел потерь, так как находился в овраге.   13 января 1943 года командир полка назначает меня командиром батареи, в распоряжении были 76-миллиметровые пушки образца 1927 года.  Брянский фронт и наша дивизия все время стояли в обороне, и вдруг 23 января сообщает командир полка: «Всем выйти на боевую позицию и готовым быть к наступлению». Воронежский и Брянский фронт наступали на Касторное, там находился узел. Мне тогда было ровно 19 лет.

Самый главный тяжелый случай я пережил с пушками. Пушки были по-старому поставлены на механические лыжи. Зима, январь-месяц на дворе. Пушки провалились, лошади не достают. И мы застряли и отстали от дивизии.  Отстать от дивизии – это смерти подобно. Делали все моментально: сняли эти металлические лыжи, достали брус и привязали, лошадям стало легче тащить. Подъезжает пехота, обрадовалась, они даже и не знали, что мы отстали от них.  Мы сразу открыли огонь, а пехота пошла в наступление. На третий день мы заняли Касторное. Когда провали оборону, там у немцев были дороги и нам уже легче.

–Какое у вас отношение было к немцам?

О-о-о, лютая ненависть! Первое что у нас было привито – любовь к Родине, второе – любить армию, третье – защищать свою Родину. Все мы хотели только в армию, в любые войска. Сибиряки служили в 1930-х годах  на Тихоокеанском флоте по пять лет. Приезжают – брюки клеш, тельняшка, посмотришь, и хочешь стать моряком. Мы любили Родину! У меня значок ГТО, ПВХО на груди, и даже санитарный знак, нас учили перевязывать.

– На фронте вы стремились получить награды?

Нет, у нас такого не было. За Касторное командир полка приказал десять человек приставить к награждению. Я как командир пишу: «Командир взвода Пиканадзе – орден «Красной звезды», командиры орудий получили медали «За отвагу», «За боевые заслуги». Меня тоже наградили, первый мой орден и первая награда вообще – орден Красной Звезды. Потом мы совершили марш, и пришли туда где стояли в обороне – Орловская область, Мало-Архангельск. Здесь была распутица, фашисты сжигали сено, овес. Лошадей кормить было нечем, они подохли. Потом вышли на передний край, а у нас всего одна пушка. Приходит сообщение: «Фашисты сосредотачивают танки и будет наступление». Мы не имели право даже на 100-200 метров уходить назад. Все время сидели у телефона, особенно в июле месяце, без разрешения командира я не имел права никуда ходить. Сталин приказал наступать, а Жуков и Василевский убедили, что этого делать не стоит. После такой распутицы не было боеприпасов, не было еды, тылы отстали. Пока это все привезут, это нужно долго ждать. В оборонительном бою закопаемся, и мы разгромим эту силу! – сказал я. У нас танков же не было, и наши солдаты были не приучены к такому шуму. Нам даже ни одного танка не дали. Нас отводили на три километров в тыл, и мы копали траншеи, брали деревянные гранаты. Десять танков на нас идут, стреляют, грохочут. Мы ложимся в траншеи, и они проезжают через окопы, утюжат нас. Психологически солдата готовили к такому. Мне тогда было 19 лет, присвоили звание капитана.

Приехал генерал Рокоссовский на Центральный фронт, а мы 13-я армия генерала Пухова. Он принимает решение, что в 3 часа ночи будет контрнаступление. И 20 минут вся артиллерия фронта стреляла мощным огнем. Сидим и ждем, проходит 2 часа, никого нет, 3 часа, а немцев все нет. Уже Жуков и Рокоссовский испугались… И все-таки немцы пошли, смотрим, 100 – 200 танков на нас идут. Рожь выросла выше человеческого роста, пехота прячется в этой ржи и ждет. Во время обстрела мы могли до 100 мин держать в воздухе, а потом они падали! Минометы – это очень опасная штука.

– Как быстро доходила до вас информация о событиях на других фронтах?

Конечно быстро, у меня был комиссар, а потом замполит батареи получал от командира все известия.

– Какой возрастной и национальный состав был у вашей армии?

Разный: было много «отцов», были узбеки, евреи, казахи.

– У вас были ранения на фронте?

У меня было два ранения. Одно ранение в голову, в глаз. Это был 1944 год. В 1943 году я заболел сыпным тифом. Сентябрь или октябрь стоял – на нас кальсоны, брюки военные, брюки ватные, нательная рубашка, гимнастерка, жилет меховой, фуфайка, шуба. Как я одел в октябре, так только в мае снял всю эту одежду, никакой бани! В феврале я заболел, в деревню Колпну, что в 60 км шел пешком. Там находился военный госпиталь в здании школы. Мы как сельди в бочке лежали. Температура до 42 градусов доходила, ничего не давали, ничего не кушали. Сначала мы ожили, учились по стенке ходить, а потом уже ходить. Таблеток не давали, уколов не делали, а выжили. Около двух месяцев я провел в госпитале, в апреле я вернулся на фронт под Малоархангельск, Курская дуга. Опять шли пешком 60 км, нас 12 человек было. Валенки промокали, так как шли по воде, заходили в первую встретившуюся деревню и сушили их.

Второе ранения получил в Карпатах на станции Янов, меня контузило. У меня уже было звание «Герой Советского Союза».

– Вы участвовали в парадах?

Я был на пяти парадах.

В Новосибирске я оказался в 1959 году. Я никогда не был в штабе, только в дивизионе (командир дивизиона), высших званий у меня не было.  После Баку служил в Кусарах, а потом меня перевели в Сибирский военный округ. <…>

– Расскажите, как вы получили звание «Герой Советского Союза»?

Во время Курской битвы было сражение – 500 наших танков, 500 немецких возле деревни Прохоровка.  Здесь наши славные танкисты показали образец героизма и мужества. В этих боях в Прохоровке наши победили – 12 июля. 12 июля Брянский фронт, который хотел освободить Орел, не прорвал оборону. 15 июля наш фронт тоже пошел в наступление и брянский фронт прорвал оборону. 5 августа освободили г. Орел и в это же время освободили Белгород. Был указ президиума Верховного совета и первый салют.

15 числа мы начали наступать, наша задача не давать ни одного дня отдыха. Был приказ: форсировать Десну немедленно. Мы стали доски, бочки, лодки сбивать. А у нас лошади, боеприпасы… хорошо что Десна река небольшая. Мы переправились, а мое хозотделение позже переправлялось и, не доплыв 10 км его разбомбили, кое-как смогли вытащить. Переплыл Десну с двумя бойцами.  Нам сразу же приказ: совершить марш-бросок на 100 километров и форсировать Днепр. Мои шли пешком, а пехотинцев везли на орудиях. Они не могли уже идти. Еще Гоголь в своих произведениях писал: «Не каждая птица до середины Днепра долетит». Все отстало, хорошо наши саперы помогли хороший плот смастерить. На плот пушки сгрузили, лошадей. Лошадям рот и глаза замотали, чтоб не храпели и не видели. Ведь пока мы переплывали был жуткий обстрел, лошади только успевали вздрагивать. Это было в ночь с 22 на 23 сентября 1943 года. Нам нужно было стоять на смерть, до последнего, и ждать подмоги. 24 сентября подошла помощь, и мы рассоединились.

Дальше нужно было форсировать р. Припять. Нам дали 2 часа отдыха. Только дали отбой, фашисты как открыли огонь! Я как крикну: «К бою!!!» Командир кричит мне: «Бакуров, спасай знамя!» Я развернул два орудия и как отсек этих фашистов. В общем, бой был не на жизнь, а на смерть. Командир полка так обрадовался, подошел, обнял меня и сказал: «Молодец, ты спас знамя!». После этого мы сходу форсировали р. Припять. За эти события я был представлен к званию «Герой Советского Союза».

7 декабря 2011 года. Интервью взяла сотрудник Центра устной истории Музея Новосибирска Оксана Кузнецова.