Антропов Е.В., Пронин А.О.

МКУК г. Новосибирска «Музей города Новосибирска»

Архивные письменные источники и музейные коллекции, касающиеся истории ой Мировой и Гражданской войн в Сибири, по понятным причинам практически не изучались и не пополнялись. Имена солдат и офицеров, служивших в Императорской армии, сегодня забыты. Более того, из сотен и тысяч георгиевских кавалеров, отличившихся на полях сражений Русско-Японской и Первой Мировой войны известны буквально единицы.

Воинские реликвии, связанные с историей дореволюционной армии целенаправленно скрывались и даже уничтожались их владельцами из опасения репрессий. Выявление и описание новых исторических источников в этой области очень трудоемко и считается большой удачей. Не является исключением и история создания, комплектования, дислокации и мобилизации 41-го Сибирского стрелкового полка, квартировавшего в новониколаевском Военном городке с 1910 по 1914 гг. (в 1914 г. кадровый состав полка убыл на фронт, оставив в пункте постоянной дислокации свои тыловые подразделения; там же были развернуты новые запасные части).

Насколько редким случаем сегодня является выявление новых исторических документов по истории сибирских военных частей, настолько же редкими являются и устные сюжеты, запечатленные в семейной памяти старожилов Новосибирска и Новосибирской области. Само по себе упоминание о родственниках, воевавших в Русско-Японской или Первой Мировой войне, как часть индивидуальной биографии под запретом не оказывалось. А вот героико-патриотические сюжеты и атрибуты воинской славы, ассоциировавшиеся с участием в «империалистических» войнах (награды, знаки отличия, военные трофеи и личные документы), как правило, вытеснялись из родовой памяти и уничтожались физически, что было напрямую связано с особенностями идеологизации и стандартизации советской индивидуальной биографии.

Как показывает практика, интервьюирование старожилов-детей и внуков тех, кто воевал в Первую мировую войну, сопряжено с серьезными трудностями при реконструкции биографии. Это связано с «неодобряемыми» сюжетами и демифологизацией родовой памяти. Однако при должном уровне проверки подлинности работа с источниками устного и визуального (семейные фотографии) происхождения дает возможность получать оригинальный исторический материал, уточняющий или дополняющий архивные, справочные и литературные сведения.

В ноябре 2011 г. в рамках текущего биографического сбора сотрудники Музея города Новосибирска вышли на домашний архив пожилой пары Дробыниных Виктора Семеновича и Виктории Ивановны. Внимание исследователей привлекли несколько фотографий из семейного альбома мужской линии Дробыниных, на которых были видны заретушированные наградные воинские знаки. После пилотного интервью, сблизившего старожилов и интервьюеров, нас познакомили с одной из семейных реликвий – портретом офицера с погонами 41-го Сибирского стрелкового полка и нагрудными знаками отличия. Также выяснились интересные подробности переселения и обоснования семьи в Новониколаевске, что сосредоточило исследовательский интерес на изображенном на портрете человеке – отце Виктора Семеновича – и его родственниках по мужской линии.

Краткая атрибуция портрета дала следующие общие сведения о реликвии. На портрете, написанном маслом на холсте сразу после Первой мировой войны, изображен отец Виктора Семеновича – Семен Григорьевич Дробынин, родившийся в Тобольске в 1891 г., и, судя по его детской фотокарточке с сестрами, живший в Новониколаевске еще до 1910 г. На портрете перед нами молодой человек в звании старшего унтер-офицера, состоявшего в 41-м Сибирском стрелковом полку, квартировавшем в Военном городке Новониколаевска. На груди унтер-офицера колодка с государственными наградами.

Надо сказать, что сведения о Семене Григорьевиче Дробынине давала, по большей части, жена Виктора Семеновича 1928 г.р., долго прожившая с его родителями, обладающая достаточным любопытством и прекрасной памятью, благодаря которым она довольно много беседовала с самим С.Г. Дробыниным и особенно с его женой, Евдокией Платоновной, в девичестве Павловой, 1897 г.р.: «Потому что я же жила с ней, 30 лет прожила с ней, со свекровью, и она нет-нет, да чего-нибудь разговоримся мы с ней. И вот она рассказывала про революцию, про Колчака, как в Новосибирске они жили» [1]. Сам Виктор Семенович 1925 г.р. (сын изображенного на портрете) в силу контузии, полученной во время Великой Отечественной войны, и возраста, мог вспомнить о своем отце значительно меньше.

Таким образом, не менее интересным объектом исследования, чем собственно семейные реликвии, стала историческая динамика памяти и восприятия образа георгиевского кавалера в семейной памяти и архиве, в воспоминаниях жены сына участника Первой Мировой войны. Портрет и фотографии Семена Григорьевича разного возраста стали существенным источником биографических данных, подкрепленных сведениями информаторов. История жизни С.Г. Дробынина оказалась в целом довольно редким для Новосибирской области примером несельской биографии конца XIX – первой половины XX в.

Семен Григорьевич познакомился со своей женой Евдокией Платоновной уже здесь, в Новониколаевске, около 1918 или 1919 года. «Семен Григорьевич жил вот сначала в Тобольске, там родился, а потом они оказались в Новониколаевске». Евдокия Платоновна, сама из Смоленской губернии родом, была моложе на шесть лет. В Новониколаевске, по крайней мере, до революции, она занималась швейным делом у своего дяди. «Их много Павловых, сестер тогда в Новосибирск приехало… Это потом они сюда приехали, а сначала приехал их дядя, который шил мужское белье. Ему были нужны работницы-швеи, и вот он эту племянницу пригласил… Фамилия Крупенковы… это, знаете, если она была Павлова по отцу, то мать у нее была Крупенкова. <…> Так вот брат матери Федор Крупенков. Вот, значит, здесь вот в Новониколаевске вот у него было свое производство – шил белье. Мужское – кальсоны и рубашки – и продавал. Он ее вызвал с Смоленской [губернии – прим. авт.], и она шила, у него работала в работницах, вот, у дяди у своего.

А она старшая сестра в семье. Их пятеро было – четыре сестры и брат один. А потом она их всех сюда перетянула, потом, уже позже. Вот, и они уже стали здесь все жить. Вот Евдокия Платоновна, потом Мария Платоновна, Надежда Платоновна, Нина Платоновна и Матрена Платоновна – вот их пять сестер, вот и брат был. <…> Первая дочь у них [у Семена Григорьевича и Евдокии Платоновны – прим. авт.] родилась в 21-м году. А до этого у них тоже был сын, первый был сын, но то ли он мертвый родился, то ли в младенчестве умер. А потом дети пошли, за мужем ездила. Он вот маслоделом был. По районам они, там, Никоново, Черепаново, Тогучин, Алтайский край, Чемал… заводы налаживал» [2].

Портрет был сильно поврежден при долгом хранении в неблагоприятных условиях. Холст был сложен вчетверо, масло во многих местах стерлось и потрескалось. Состояние реликвии информаторы прокомментировали кратко: «Так он пролежал сколько свернутый в чемодане?! Все прятали… Прятали из-за этих крестов». Образ Семена Григорьевича, оставшийся в воспоминаниях Виктории Ивановны, довольно противоречив, являясь одновременно предметом семейной гордости и источником воспоминаний о жестком человеке со строгой закалкой. «Семен Григорьевич был вообще человек очень хороший, трезвенник, не курил, работящий, деловой мужчина, серьезный очень. При этом он был человек замкнутый. Вот если мы с матерью [матерью мужа, женой Семена Григорьевича – прим. авт.] много говорили – вот почему я о них больше знаю. А отец, он был замкнутый очень человек, с ним было как-то некомфортно разговаривать и вообще. Он и на кухню-то придет, за стол сядет и вот так вот исподлобья на всех смотрит. Никогда я не видела, чтобы он пошутил, где-то что-то рассмеялся громко, это вот не припомню. <…> Он о Польше вспоминал, про Польшу, где воевал, и часто языком польским… нет-нет, да и скажет… выражения всякие» [3].

Визуальное изучение портрета и сравнение с поступившими вместе с портретом подлинными фотографиями позволило выявить ряд особенностей и уточнить некоторые детали биографии С. Г. Дробынина. Так, на портрете Семен Григорьевич Дробынин изображен в однобортном мундире с накладными кармана и воротником-стойкой, носившимся в 1907 – 1917 гг. офицерами и унтер-офицерами Императорской армии. На его плечах расположены погоны с лычками старшего унтер-офицера и шифровками «41 Сб.». Данный шифр обозначает принадлежность именно к 41-му Сибирскому стрелковому полку (далее 41-й ССП). Он тщательно выписан художником на обоих погонах и, несомненно, не является случайностью.

Для практики воинской службы в дореволюционной армии является уникальным прохождение службы нижним чином в своем родном городе. Этот необычный факт объясняется тем, что 41-й ССП был сформирован 20 февраля 1910 г. из двух существовавших ранее сибирских резервных полков, подразделения которых были расквартированы в других городах Сибири. С.Г. Дробынин, бывший на тот момент молодым солдатом, скорее всего, был переведен во вновь созданный полк приказом командования, попав, таким образом в качестве военнослужащего в родной город.

На груди Семена Григорьеича планка с наградами. Это (слева направо): георгиевский крест 4-й степени; георгиевская медаль (медаль «За храбрость» на георгиевской ленте); медаль «За усердие» на ленте ордена Св. Станислава, памятная медаль «В память 300-летия Дома Романовых» на ленте в цвет бело-желто-черного «имперского» флага. Благодаря изображению медалей стало возможным уточнить предполагаемый период изготовления портрета и примерные даты воинской службы С.Г. Дробынина. Таким образом, мы можем говорить об уникальном случае восстановления забытого имени георгиевского кавалера, участника Первой Мировой войны и нашего земляка.

Наличие в колодке «В память 300-летия Дома Романовых» четко устанавливает момент награждения – 1913 год, когда подобные медали вручались всем подданным Российской Империи, состоявшим на службе – военной или гражданской. Лица, не состоявшие на государственной службе, имели право приобрести такую медаль на свои личные средства и носить ее в знак верноподданнических чувств. Вторая из медалей мирного времени – медаль «За усердие» в варианте на ленте ордена Св. Станислава вручалась за три года беспорочной службы. Интересно, что на одной из поступивших вместе с портретом фотографий молодой Семен Григорьевич изображен в парадном двубортном мундире обр. 1907 г. для нижних чинов с единственной медалью на груди – «За усердие» на ленте ордена Св. Станислава.

На его погонах различимы узкие лычки, соответствующие воинскому званию «ефрейтор». Кокарда, пуговицы, погоны и медаль на фотографии были замазаны черной тушью, но остались различимыми при ярком боковом освещении и увеличении. Таким образом, к 1913 г. (т.е. моменту награждения медалью «В память 300-летия Дома Романовых») он уже имел награду за три года беспорочной воинской службы. Это согласуется и с датой рождения С.Г. Дробынина (1891 г.) и позволяет предположить возможный период его поступления на военную службу – между 1909 и 1910 гг.

Другие две награды – «Георгиевская» медаль («За храбрость на георгиевской ленте) и георгиевский крест 4-й степени – несомненно являются наградами военного времени и заслужены на полях сражений Первой Мировой войны. Награды в колодке расположены в соответствии с правилами их ношения и статутами (т.е. не в хронологическом порядке).

В известных на сегодняшний день списках георгиевских кавалеров 41-го Сибирского стрелкового полка (опубликованных в печати и более полных, содержащихся в фондах ГАНО) имя С.Г. Дробынина пока не найдено.

Сам факт создания подобного портрета может быть объяснен двумя предположениями: 1) личной инициативой С.Г. Дробынина или его родных и 2) распоряжением полкового командования. Второе предположение согласуется с традицией бытования в полковых частях дореволюционной армии полковых музеев, в которых собирались реликвии, связанные с историей этой воинской части, велась хроника полка, хранилась информация о ветеранах и награжденных солдатах и офицерах. В годы ПМВ существовала практика создания портретов георгиевских кавалеров для таких музеев и портретов полных георгиевских кавалеров для создававшегося музея военного ордена в Москве. Создание таких портретов оплачивалось из полковых сумм.

Как ни странно, но в пользу второго предположения говорит небрежность художника в изображении самих георгиевских наград С.Г. Дробынина (неверно изображено количество черных полос на лентах и расположение лент на колодке, не выдержаны пропорции медалей относительно остальных наград). Это указывает на прорисовку портрета с натуры, а не по фотографии (в последнем случае изображение с фото копировалось с соблюдением мельчайших деталей). На создание портрета с натуры требовалось длительное время, которое военнослужащий мог получить только с разрешения вышестоящих командиров или по их прямому приказу.

Портрет на холсте имеет следы грубого извлечения из рамы и снятия с подрамника, с которого он был просто срезан ножом либо бритвой. Этот факт указывает на необходимость быстрого извлечения портрета. Возможно, С.Г. Дробынин просто забрал свое изображение из полкового музея или штаба при развале полка в 1917 г., когда последние кадровые солдаты и офицеры изгонялись распропагандированными резервистами. В таком виде портрет был привезен в Новониколаевск, где и был спрятан на долгие десятилетия. К счастью, он сохранился до настоящего времени.

Реликвии унтер-офицера императорской армии являются визуальным символом памяти, укрепляя значимость родословной и родственные связи семьи Дробыниных. Для самых младших представителей рода Дробыниных по мужской линии, легендарный унтер-офицер, георгиевский кавалер – является прапрадедом. Его нынешние потомки – уже 5-е поколение семьи, что для сибирских горожан является редким случаем.

Семейные реликвии  Дробыниных стали экспонатами выставочного проекта «Новониколаевск в военной шинели. 1904–1921 гг.», посвященному истории гарнизона г. Новониколаевска в годы русско-японской, Первой Мировой и Гражданской войны. Они успешно экспонировались в оригинале в залах Музея города Новосибирска,  также на стендах уличной выставки в парке перед НГАТОиБ в феврале-мае 2012 г., в репродукциях. Сохранив военные реликвии в советские годы, а затем открыв свою историю жителям города, и позволив ввести связанные с С.Г. Дробыниным данные в научный оборот, семья Дробыниных внесла свою лепту в долговременный процесс реабилитации коллективной исторической памяти, связанной с Первой Мировой и Гражданской войнами в Сибири.

 Библиография

1. Центр устной истории. Дробынина Виктория Ивановна. 1928 г.р.
2. Там же.
3. Там же.

 

В начале ул. Владимировской, за высоким бетонным забором, стоят мрачные корпуса городской психиатрической больницы № 3, известная, в частности, тем, что здесь умерла родная сестра писателя Михаила Булгакова Варвара. Мало кто знает, что до революции эти здания были комфортабельными казармами, в которых отдыхали с дороги солдаты, ехавшие на Русско-Японскую войну (1904г.). Комплекс из 8-ми зданий это территория одного из крупнейших военно-остановочного (мобилизационного) пункта России. За 1904 год из сибирского военного округа призвано около 160 тыс. запасных. Кроме российских солдат и офицеров, через Ново-николаевск проезжали черногорские и сербские добровольцы, сражавшиеся в рядах Русской Армии. Всего через наш город на Дальний Восток по железной дороге было перевезено 1270 тысяч солдат.

Из истории Красных казарм в Новониколаевске-Новосибирске

В самом начале улицы Владимировской, одной из старейших в Новосибирске, за оградой можно обнаружить около десятка мрачных кирпичных зданий, в которых сейчас расположена Городская психиатрическая больница №3. Но не всегда она была здесь, и строились эти здания вовсе не для лечебных целей.

Город Ново-Николаевск официально возник в 1893г., когда началось строительство железнодорожного моста через Обь. Одновременно появилась и станция «Обь» на месте нынешнего вокзала «Новосибирск-Главный». Для железнодорожников и железнодорожных строителей строились дома за вокзалом; первая улица в посёлке железнодорожников – Владимировская. Очень скоро выяснилось, что для проезжающих военных частей нужен остановочный пункт. Впервые эта мысль появилась при переброске по железной дороге войск в Китай для поддержки действий международного экспедиционного корпуса при подавлении восстания «боксёров» в 1900 г. И уже угадывалась предстоящая война России с Японией, на которую тоже требовалась отправлять войска по железной дороге. И хотя срок транспортировки от Москвы до Дальнего Востока сократился всего до двух недель (раньше на лошадях перекладными можно было ехать и три, и четыре месяца), людям трудно было выдержать такой срок, почти не выходя из вагона. Приходилось высаживать солдат по дороге на какой-то станции на несколько дней, чтобы они могли отдохнуть, помыться, поесть чего-то горячего, при необходимости – подлечиться. На станциях для этих целей сначала просто ставились палатки, но зимой в них было холодно. И тогда решили по всей линии строить военно-остановочные пункты. Первым таким пунктом стал Новониколаевский на новой улице Владимировской, рядом с вокзалом сразу за железнодорожными путями.

Он строился в 1902 -1904 годах по проекту барона фон Дершау. Барон был петербуржец из русских немцев. Его знали как архитектора, участвовавшего в реконструкции Аничкова и других мостов в Питере. В нашем городе он построил Военно-сухарный завод, долгое время снабжавший русских солдат на войне сухарями из алтайской пшеницы.

Военно-остановочный пункт представлял собой самодостаточный военный городок. Устроен он был в виде комплекса кирпичных зданий, складов («магазинов») с запасами продовольствия. Имелись также лазарет, баня, прачечная, кухня, две столовые, пекарня, амбары и конюшни. В столовых можно было одновременно приготовить еду на две тысячи человек. Была возможность «прожарки» солдатской одежды – в те времена солдаты боролись со вшами, помещая свою одежду в сухую раскаленную печь. Также солдаты могли отправить домой открытку по почте.

Для строительства использовались типовые проекты, разработанные военным ведомством. Стиль – так называемый «рационалистический модерн»: в меру ажурная кирпичная кладка и никакой штукатурки – для  удешевления строительства. Строительные материалы – местные. Кстати, на строительстве казарм в Ново-Николаевске появилось первое собственное производство кирпича.

Для нижних чинов было выстроено восемь зданий-казарм в двух- и трёхэтажном исполнении коридорного типа без подвалов. В каждой казарме можно было разместить одновременно до 500 человек. Следовательно, во всём «пункте» можно было поселить сразу 4 тыс. солдат. Девятое здание предназначалось для офицеров и представляло собой нечто вроде гостиничных меблированных номеров с буфетом. Сейчас время в этом здании расположено управление ГИБДД по НСО.

К началу Русско-Японской войны остановочный пункт в Новониколаевске оказался очень кстати. В первые месяцы все войска Сибирского военного округа, в том числе резервные, были направлены для формирования частей, отправляемых в Китай. Именно здесь, в казармах, шла основная мобилизация; за 1904 г. было призвано 160 тысяч запасных солдат. Других округов мобилизация коснулась в меньшей степени. Через Новониколаевск на Дальний Восток всего за войну было перевезено 1270 тыс. солдат, в основном – сибиряков. А поскольку пропускная способность железной дороги была ещё не велика, запасных путей – мало, проезжавшие полки днями оставались на Новониколаевском военно-остановочном пункте. Многие солдаты и офицеры удивлялись такому комфорту в местах, ещё недавно бывших глухой тайгой. В архивах остались благодарности от проезжавших в Порт-Артур и Дальний офицеров 51-ого драгунского Черниговского полка и 52 –го драгунского Нежинского полка, восхищённых условиями быта для солдат и офицеров в этом военном городке.

После окончания войны с 1905 г. по 1913 г. в военно-остановочном пункте фактически располагался городской гарнизон. А с 1914 г. всё повторилось вновь. Только войска ехали не на восток, а на запад – в Германию и Польшу, где проходили бои Первой мировой войны. Одно время здесь располагались Енисейский и Иркутский полки, казачья сотня, конвойная команда. Количество солдат достигало 14 тысяч человек. Чтобы накормить их, построили новую пекарню, в которой ежедневно производилось до 8 тонн хлеба.

При советской власти с декабря 1917 г. здесь располагался Интернациональный отряд Совдепа, состоявший из китайцев, пленных немцев, мадьяр и др. Всего 70 человек. В мае 1918 г. белочехи, устроившие мятеж в городе, с боем взяли и Красные казармы. Воспользовавшись численным перевесом, к утру 26 мая они вытеснили интернационалистов из военного городка.

А в Красных казармах поселились чехословаки. Сохранилась фотография, на которой их командир, капитан Радола Гайда, будущий генерал Колчаковсих войск, принимает парад своего воинства на территории Красных казарм. Но вскоре чехов отправили на фронт воевать с большевиками. И военный городок вновь стал казармой для русских, теперь уже для колчаковских полков.

Так продолжалось до лета 1919 г. В переполненном беженцами и военными частями городе разгорались инфекционные болезни. Эпидемия сыпного тифа выкашивала горожан десятками тысяч! Военный городок стал тифозным бараком. Бежавший в декабре 1919 г. из Новониколаевска «Верховный правитель» Колчак оставил в городе на произвол судьбы около 30 тыс. военнослужащих, большая часть из которых была больна тифом. Лишь к 1921 году эпидемия пошла на спад, благодаря жестким действиям вернувшейся в город советской власти: Чрезвычайной комиссии по борьбе с тифом (ЧЕКАТИФ). Красные казармы вновь заняли военные.

С 1941 г. в корпусах находился частично эвакуированный из Ленинграда Приборостроительный завод. А после войны до начала пятидесятых здесь располагалась воинская часть внутренних войск МВД. Ну а теперь уже более 60-ти лет основную площадь занимает психиатрическая больница. Известна она отчасти тем, что здесь лежала в последний год своей жизни и умерла от острого склероза мозга в 1954 г. младшая сестра Михаила Булгакова Варвара Афанасьевна Карум-Булгакова, которая стала прототипом Елены Турбиной из «Дней Турбиных». Она была вынуждена переехать в Новосибирск из Киева в 1934 г. к мужу, которого посадили в тюрьму, а потом сослали в Новосибирск как бывшего белогвардейца. Здесь они прожили 20 лет, оба преподавали немецкий язык в школе и Мединституте. Недавно супругов перезахоронили на Заельцовском кладбище в общей для них могиле и поставили достойный памятник.

Время не щадит Красные казармы. Появились проблемы с перекрытиями зданий, осыпается старый кирпич. Несмотря на то, что каждый очередной хозяин казарм, военный он был или гражданский, перестраивал для себя все здания, изменяя их первоначальный архитектурный облик, в 2010 г. восемь солдатских корпусов и один офицерский были признаны памятниками истории регионального значения. С 2008 г. предлагается отселить из этих зданий больницу. Три года назад студенты Новосибирской художественной академии предложили провести реконструкцию казарм и создать на их базе гостиничный комплекс для туристов с соответствующим историческим антуражем и приметами исторических событий.

Филиал «Музей Железнодорожного района»