Письма политических заключенных

Добарская В. А.

В какой бы серьезной ситуации не оказались люди, они всегда старались передать весточку своим родным и близким. Люди, чаще обвиненные по ложным доносам, писали на маленьком клочке бумаги, карандашом, мелким убористым почерком, чтобы разместить как можно больше сведений: рассказать о здоровье, описывали подробности пребывания в тюрьмах, интересовались здоровьем и делами у родных. Большинство писем политзаключенных  были последними вестями для родственников.

В фондах музея города Новосибирска хранятся несколько уникальных писем политических заключенных. Одно из них принадлежит Горчакову Петру Кирилловичу, а другие  –  Петрову Ивану Михайловичу.

Горчаков Петр Кириллович родился в 1888 году в Краснодаре. Получил высшее техническое образование, инженер-строитель. Женился на Ольге Николаевне Горчаковой. В середине 1920-х проживал с семьей в Новосибирске, работал районным инженером Новосибирской краевой конторы «Хлебопродукт». 2 мая 1930 года Петра Кирилловича арестовали по групповому делу, а 10 мая 1931 года приговорили к 5 годам концлагеря. 18 ноября 1931 года концлагерь заменили на ссылку в Западную Сибирь, и он был отправлен в Новосибирск. В сентябре 1932 года находился там же, работал над проектом ветровой электростанции совместно с Юрием Васильевичем Кондратюком. В июне 1933 года проект признали на конкурсе лучшим,  и Петра Кирилловича освобождают из ссылки и передают для работы в Наркомтяжпром. В июле 1933 года его направляют в Харьков на строительство ветровой электростанции в Крыму; позднее переводят в Москву и благодаря ходатайству С. Орджоникидзе он получает квартиру. В 1937-1938 годах П. К. Горчакова арестовывают, приговаривают к 10 годам заключения и отправляют в исправительно-трудовой лагерь, где он и погиб.

Такие строки Петр Кириллович писал своей жене Ольге Николаевне: «Моя родная, дорогая детка, только ты удерживаешь меня от безумного шага, чтобы со всей резкостью поставить вопрос о том безобразии, которое со мной творят. Ты уже знаешь, что меня обвиняют во вредительстве, ты понимаешь? Меня, который положил здоровье и душу и, мало этого, в увязке с Новиковым, с которым, якобы, у меня прекрасное отношение, вплоть до того, что мы с тобой вместе по 1 разу там бывали. Затем, т.к. нужно высосать больше, ибо ничего нет, а дело сделать нужно, серьезно ставят вопрос о стихотворении, нашедшем при обыске. В этом хотят усмотреть чуть ли не вредительство. Приплели сюда же и тетку Кондратюка, которую я, очень рад, видел только раз  и представь даже забыл фамилию, много спрашивали об его увязке с Вавил., о его семье и т.д., но, к счастью, ничего не знаю: ни того где его родные, куда он тратил деньги, кто он. Его оставят на свободе, вероятно. У тебя будут спрашивать мой диплом и свидетельство, — они находятся в одной из папок —  достань их и в случае требования, чтобы взяли, как бы не потерялся диплом. […] Прогулка 15 минут, а все остальное время в железной клетке, душной и с постоянным наблюдением. Весь ужас был в том, что меня без перерыва вызывали 20 ночей на допрос, и я расстроил нервы и потерял силы. […]Крепкого будь здоровья. Храни себя для меня, для нашей жизни. 24. VI».

Спустя некоторое время Петра Кирилловича отпустили из-под стражи. Он погиб, когда снова попал под репрессию 1937 – 1938 годов. К сожалению, других его писем не сохранилось.

Многие информаторы отдают музею свои семейные архивы. Недавно в Музей города Новосибирска были переданы фотографии и письма из семьи Петровой Галины Ивановны, проживающей в Новосибирске. Семейные реликвии хранились у Галины Ивановны бережно, напоминая о событиях грустных и хороших, происходивших в их семье.

Петрова Галина Ивановна родилась в г. Омске 4 декабря 1927 года. Маму звали Серафима Николаевна, а папу — Иван Михайлович Петровы (Рис. 1). В 1930-х годах семья Петровых переехала в Новосибирск.

Письма от политических заключенных боялись передавать, но находились люди, которые помогали, несмотря на опасность. Серафиме Николаевне письма передал знакомый, который узнал, что семья оказалась в беде.

Галина Ивановна так вспоминает это время: «В Новосибирске мы жили в разных местах, отец был военнослужащий, и мы жили в доме недалеко от Дома офицеров. Это дом был для военных, там у нас была квартира такая, которую  отцу предоставили как военнослужащему, вот мы там жили. Но отец был арестован в 38 году в командировке, по 38 статье — «враг народа», нас в трехдневный срок выселили из квартиры. У бабушки друзья были простые люди, они как-то к нам хорошо отнеслись, а остальные, друзья по дому, они как-то от нас шарахались. Ну, может, тогда такой был настрой, такое время, тогда приезжал, как он назывался, «Черный ворон». В общем, арестовывать приезжали ночью. Тогда очень многих арестовывали. У меня даже была подруга, мы жили в одном подъезде, вот у нее арестовали отца, а потом и мать, девочка одна осталась. На улице Крылова были частные домики, деревянные, и вот мы там жили, когда нас выселили в трехдневный срок».

С 23 февраля по 5 марта 1937 года проходил печально известный Пленум ЦК ВКП (б), на котором 3 марта с основным докладом «О недостатках партийной работы и мерах ликвидации троцкистских и иных двурушников» выступил И.В. Сталин, повторивший свой известный вывод об обострении классовой борьбы. Он заявил: «…Чем больше будем продвигаться вперед, чем больше будем иметь успехов, тем больше будут озлобляться останки разбитых эксплуататорских классов, тем скорее будут они идти на более острые формы борьбы, тем больше они будут пакостить Советскому государству, тем больше они будут хвататься за самые отчаянные средства борьбы как последние средства обреченных».

Он призвал «в борьбе с современным троцкизмом применять…» не старые методы, не методы дискуссий, а новые методы, методы выкорчевывания и разгрома» [1].

Иван Михайлович попал под репрессии 1937-1938 годов и своей семье успел написать только два письма, когда находился в доме предварительного заключения.

«Саркуша!

О результатах моего дела сказать ничего не могу, дело все разбирается и выясняется. Я совершенно здоров. В данное время нахожусь в Д.П.З. Н.К.В.Д. на Коммунистической улице. Прошу тебя принести мне: 1. Шинель, 2. Защитные летные брюки и гимнастерку, 3. Шлем (если есть), 4. Мешок для вещей, а то некуда складывать барахло. 5. Если найдется, то купи с полкило чеснока. Я тебе верну обратно: плащ, летнее пальто и часы. Это то, что не разрешено.

В отношении денег не настаиваю, полагаю тебе самой нелегко. Крепко- крепко целую. Расцелуй дочурку Галочку. Все вы здоровы.

Крепко целую, Ваш папа».

«Саркуша.

Весьма рад и благодарен.

Получил все полностью. Как рад, что вы все здоровы и живете на Карамзина 15. Славная дочурка уже на каникулах? Полагаю ее учение хорошее и отличное.

Где ты работаешь? Как твои коммерческие дела? Почему ты ни слова не скажешь о маме? Она мне так же дорога.

Чувствую себя хорошо, а теперь в плаще да в шинели совсем не плохо.

Если бы тебе удалось обменять мои хорошие сапоги на простые, да передать их мне, то было бы совсем не плохо.

Новостей у меня нет. Хорошо, что навещаешь – это считается у меня большим праздником.

Как у Гали с пальтишком? Может быть, раскроить из моего этого черного пальто?

Ну пока, крепко целую, рад, что все у вас благополучно. Ваш папа.

28. III. 38 г.».

«Папу реабилитировали 1 июня 1957 года. Маму вызвали, и оказалось, что папа на Дальнем Востоке не был. Маме сказали, что попутно кого-то там разбирали, и вот попалось его дело. Но он был расстрелян. Я ходила забирать документы, в Дом офицеров, там военная прокуратура».

Семьи политзаключенных всю жизнь ощущали к себе негативное отношение общества, родные и друзья отворачивались от них. Дети носили на себе клеймо ребенка «врага народа». Им была закрыта дорога в лучшие учебные заведения, их не принимали на работу.

«Вот я помню еще, что я была такая истовая комсомолка. Меня мама так воспитывала. Ее потом все-таки приняли в партию, после того, как отца-то реабилитировали. А когда еще не реабилитировали, я училась в институте, я как-то по наивности, все еще верила в справедливость. Решила я подработать летом воспитателем в детском саду. И вот я вздумала пионервожатой. И пошла в Райком комсомола наш, там сидит паренек, немножко меня постарше.  И я с ним разговариваю, я ему душу прям открываю, что вот, в общем, я хочу работать, учусь в институте, комсомолка. Он говорит: «А кто ваши родители?» Я говорю: «Отец у меня арестован». «По какой статье?» «По 38-й» «Так что вы?» Я говорю, что отец не виновен, что тут вот какая-то ошибка. «Так вы что, против партии?» — смысл был такой в его словах. «Я не против партии, я комсомолка!» Но отец не может быть врагом народа. Ну вот я верила: такой у меня добрый был, хороший папа. Так у нас было знакомых много, потом уж отвернулись многие, но, правда, некоторые нам помогали, даже в ущерб себе. В общем, я говорю, что не поеду, расстроилась, разругалась и ушла. И сообщили нашему комсоргу курса, Бородину, и он мне говорит, что меня снова вызывают. Я пошла, а там народу, комиссия сидит. Ну, они поняли, что он молодой, не так себя повел. «Мы вас примем». Но я отказалась,   мне обидно было. Потом я устроилась в другое место, в детский садик». Это воспоминание наглядный пример того, как детям репрессированных было трудно в жизни построить свое будущее, даже спустя долгие годы. И только у детей реабилитированных, уже после смерти  И. В. Сталина, появилась возможность реализовать себя без препятствий со стороны общества.

Письма – это хранилище истории.  Владельцы хранят письма от близких и дальних родственников, друзей и просто знакомых и передаются от поколения к поколению.

Письма компенсирует недостаток источников в музее, в том числе источников личного происхождения и открывают новые возможности для исследовательской работы.