– Вы родились в городе Сталинске. Как проходило ваше детство, большая семья у вас была?

– Нет, семья была небольшая, четыре человека: мать, отец,  я и мой младший брат. Я не помню, когда переехала из города Сталинска наша семья в Омскую область, и потом я жил с бабушкой где-то до 8-9 лет
в деревне, чему я очень рад и признателен. Отец потом был призван
в армию, мать работала на разъезде Юнино. Во время войны дел было
у всех много. Я даже помню, что мы с ребятами помогали в колхозе. Работали на току (ток – это где зерно обрабатывают), нам казалось, что мы помогали. Отец всю войну занимался своими военными делами.

– Он в 41-м сразу был призван?

– Я не помню, когда его призывали, но он застал еще и Финскую войну.

Подробностей я не знаю, да как-то он не очень и рассказывал
о военных годах. Вы знаете, тогда были такие люди, такое воспитание, он не очень-то и рассказывал. Наверное, тогда люди умели не говорить лишнего. Родители у меня скромные, как мама, так и папа. Высшего образования ни
у того, ни у другого не было. Школа, что-то типа ФЗУ он оканчивал. Я только знаю, что он был очень трудолюбивый и уважаемый человек.  Точно так же, как и мать. Родители у меня были очень совестливые и очень честные. Такая была и бабушка: честная, трудолюбивая, нежная, заботливая. И я очень рад, что я был рядом с ней. Вообще, я очень много получил от нее в плане духовного воспитания.

Была такая деревня, называлась она Колхоз «Большевик».  (…)

– А вообще, детство в войну… спасались за счёт огорода, наверное?

– Да, за счет огорода, ягод, грибов, корней, мы  в детстве очень много знали, что нужно съесть, от чего поможет.

В городе все-таки я приобрел массу каких-то недостатков, которые он может дать. А когда я жил в деревне, то  я не видел ни мата, ни плохих слов, ни драк, ни грабежа, хотя там жили и цыгане, киргизы, татары. Но все были нормальные люди, поэтому у меня до сих пор осталось такое интернациональное отношение к человеку. (…)

– Ну а вот, помимо того, что голод, война, как вы проводили время? Каким-то спортом занимались, во что играли?

– Я подчеркиваю, что какие-то трудности не запали мне, я знаю только что, конечно, когда бабушка хотела мне купить конфет, она не могла мне купить кг конфет, она брала их несколько штучек. Когда она давала мне конфету, я как можно меньше от нее откусывал, прятал, потом я тянул, мог через два-три дня ее доесть. Я не помню какой-то такой дикой бедности. Да, жили небогато, но об этом не думали: знали, что идет война. Знали, что все для фронта. Для этого надо было дружно жить, не обижать друг друга, быть скромным, не создавать никаких проблем никому, потому что шла война.
И действительно отдавали все для фронта, в том числе и бабушка, она работала всегда или в поле, или на току.

– У вас, наверное, и домашнее хозяйство было, не только огород?

– Да, у нас была корова, ее мы использовали не только как источник молока, но и она была у нас такая умница, она ходила у нас, как лошадь, ее запрягали. Мы ездили на ней и за дровами, и сено заготавливали, она была у нас еще и работница. (…)

– А вот конец войны помните, ощущения какие-то свои?

– Вот, как ни странно, не помню. Я только помню, как те, кто возвращались в деревню, потом преждевременно умирали. Я помню, что провожали их всех деревней. Почему-то меня всегда садили верхом на гроб. Или какая-то с этим была связана примета, не знаю, но почему-то ни кого-то, а меня. Я чувствовал какую-то ответственность, чувствовал горе, и это осталось со мной на всю жизнь.

Помню, что один из моих друзей был цыганом. Там был табор цыганский. Бабушка всегда меня корила: «Там вши, там грязь…» Я им помогал собирать еду … Окончание войны, наверное, связано в памяти только с составами, которые шли с Запада. Молодые ребята, раненые, но все веселые, потому что закончилась война,  они с удовольствием делились своей едой. Я помню, что мы собирали все, что нам давали в одно ведро: и борщ, и каша. Собирали это мы с моим другом цыганом. И потом, когда доходило дело до того, чтоб это есть, у меня пропадало желание, но иногда я что-то пробовал, чтобы не обидеть друга.

Помню, что по соседству был у меня еще один друг киргиз, который научил меня управляться с лошадьми. Иногда бабушка мне разрешала в ночное ходить пастухом лошадей, но это было очень редко. Но все-таки эти счастливые ночи были.  Самое главное, что я научился ездить верхом на лошади и обращаться с лошадьми. (…)

Еще одно яркое воспоминание: катались на колхозной машине полуторке. В те редкие дни, когда она заводилась и могла еще проехать по деревне – это был просто праздник для нас.

Иногда мы помогали грузить машины «Студебеккеры» зерном, которые были приобретены уже во время войны. И нужно подчеркнуть, что, несмотря на наш возраст, наша работа была востребованной
и значимой.

– Конечно, ведь мужчин же, наверное, в деревнях вообще не было, только раненые, вернувшиеся с фронта?

– Да, да. Председатель колхоза был раненые, ходил с костылем.
А в основном все-таки женский состав и пожилые, ну и мы, дети.

Детство мое было прекрасным. Наверное, за счет того, что я был окружен заботой и вниманием, несмотря на трудности.

– А в 46 году вы переехали в город уже сюда, да?

– В 47 году приехала мама и забрала меня в город Томск. С этого момента, а в 46 году там было наводнение, жил в Томске. И мы уехали на поезде. А тогда в поездах было битком… И вот маме как-то удалось достать билеты. И мама устроила нас в такую теплушку, вы, наверное, не знаете, что это такое.  Там жарко, душно… (…)

Вы знаете, интересно, что все-таки люди, которые возвращались
с войны, были чем-то уже поражены какими-то отрицательными чертами характера. У них оставалось какое-то воинственное настроение, особенно если говорить о солдатской аудитории.  И вот они хлынули в страну.

И вот я помню этот переезд в теплушке до Томска. А ехать надо было тогда где-то по тем скоростям часов 12.

В Томске брат мне показал, какое было наводнение, на некоторых домах остались следы.

В общем, в городе Томске я пошел во второй класс. Началась несколько другая, более грубоватая, чем в деревне, жизнь.

– Наверное, первое время вы тосковали?

– Конечно, по бабушке скучал, по такой красивой деревенской жизни, ведь там природа кругом, по пище, которая была в деревне, да и по духу просто, высота домов, другие улицы – все было другое…

Жили мы в поселке Черемошенки, сейчас это район города, а тогда это был отдельный поселок. Там была лесоперевалочная база. На баржах, на плотах сплавляли лес. Там работали заключенные. (…)

– Может быть, расскажите про школьный период?

– До 5-го мне все давалось легко. Я все понимал, мне было все интересно.

 (…)