Вы помните, как война началась?

Конечно, помню, это было воскресенье.  Яркий солнечный день. Мы поехали с родителями в город (у нас так называлась поездка в центр города).

Вернулись домой к обеду. Жили в коммуналке. Мама пошла разогреть суп. А у отца был приемник, потому что он работал на том самом «Электросигнале». Отец следил за ситуацией в мире. И тут объявляют, что война. Помню этот момент, когда мама стоит с кастрюлей в руках, а папа говорит: «Люся, война».  – «С кем?» – «С Германией». И тогда мне родители  сказали, чтобы пошла на улицу, потому что не хотели, чтобы я все это знала. «Иди на улицу, но ни с кем ни о чем не разговаривай». Тогда все всего боялись, никому ничего нельзя было сказать, вдруг какая-то провокация или еще что-то… Я вышла, а на улице уже собрался целый двор. Люди уже обсуждают. Многие побежали в военкоматы, кто куда. А потом в скором времени заставили женщин рыть окопы, точнее, противотанковые рвы, чтобы танки не прошли. Рыли лопатами. Все вручную. И вдруг мы видим немецкий самолет и улыбающегося летчика. На нас полетели какие-то бумажки, листовки… А я уже  в первом классе, поэтому могла читать.  На всю жизнь я запомнила, что на них было написано, причем на русском языке: «Не ройте, дамочки, ваши ямочки,  все равно пройдут наши таночки». Мама дала мне тут же подзатыльник, потому что в военное время даже держать в руках вражеские листовки было нельзя. Женщины дрожащими руками побежали показать это главному инженеру. В Воронеже были жуткие бои. Его даже называют «Сталинград на Дону», то есть бомбежки сравнимы с теми, что были в Сталинграде.

Вас стали эвакуировать сразу с началом войны?

Да, но мы эвакуировались не сразу. Мы ждали, когда отремонтируют железную дорогу, потому что немцы разбомбили ее.  Как только дорогу восстановили, мы выехали. Это был декабрь 1941 года.  Мы ехали двадцать один день. Ехали в “леднике”, в таких вагонах перевозились обычно мясные туши.

Как в пути было с продовольствием?

Там, где мы останавливались, должны были показывать какие-то документы, и нам что-то выдавали.  Однажды принесли только соль…

Получается, эвакуировали полностью всех работников завода?

Да, а еще в некоторых эшелонах перевозили оборудование.

Работники сами разгружали эшелоны?

Да, здесь люди разгружали, в сорокаградусный мороз.

А где вы стали проживать?

Сначала в школе, ее сейчас уже нет даже. А потом папа снял комнату на ул. Обской, 156 частный домик на уровне Мелькомбината.

Надо сказать, что к пленным у нас на заводе относились нормально. Не было ни одного такого случая. Кто-то просто их старался не замечать. А кто-то, как например мой отец, который из-за язвы не пил и не курил, всегда делил махорку, (им давали на заводе) между нашими рабочими и пленными немцами.

А пленные немцы на заводе работали с какого года?

Я боюсь ошибиться, но, наверное, в 43-м уже работали. Война закончилась, а немцы еще продолжали работать. Даже пионерский лагерь они построили находящийся между Матвеевкой и Ельцовкой. У нас немцы приходили чистить помойку. А я к тому времени уже немного могла разговаривать на немецком (училась в 5 классе), поэтому как-то раз заговорила с одним из них… Он показывал мне фотографию жены, дочери. И даже рассказал, что немцам (пленным немцам!), оказывается, тоже показывали трофейные фильмы, «Девушку моей мечты»!

Училась я в школе № 3. Третья железнодорожная средняя школа.

Я помню, как учителя водили нас в общественную баню. Потому что завшивленность была невероятная. Вшей в Новосибирске было просто немерено! В военное время. Город же был весь такой зеленый, с палисадниками, с дворами!..  Мне он тогда очень нравился Новосибирск.  С красивыми наличниками… Идешь по улице, а на каждом крыльце сидят ищут вшей! Ножом почему-то разгребали волосы и им этих вшей убивали. Так вот приведут нас в баню. Она была прямо рядом со школой, железнодорожная баня на улице Декабристов. Она стояла около оврага, это место называлось Лог декабристов. И вот они снимут с нас одежду, а потом все это прожаривали…

Мы и в госпиталь ходили. Обязательно с концертами. Я помню, как отличались палаты раненых. Танкисты все были обгорелыми, а вот летчики были сплошь все переломанными…

Школ было очень мало, и практически все они были оборудованы под госпитали.

Обычно мы ходили к ним после “мертвого часа”, так назывался раньше сончас.  У раненых к этому времени уже проходил полдник, и поэтому они обязательно оставляли нам кто компот, кто булочку, кто сахар.

А вы приходили всегда только с концертами или даже  помогали, как медсестры?

Помогать мы не могли, были еще слишком маленькими, поэтому только с концертами приходили. Как заведем песни: «Полюбила я танкиста за красивые глаза, а за то еще сильнее, что для немца он гроза». В основном, если раненые могли сидеть, то они обнимали нас  и плакали… Нам не разрешали брать у них еду, но позже уже не запрещали, потому что один раненый так расстроился и распсиховался, что девочка не берет… «Кто запретил?» – раскричался он… И тогда врачи машут нам: «Берите, берите! Не расстраивайте раненых…» Очень детей жалели, везде жалели. Исключительное было отношение к детям, я это никогда не забуду. Беспризорных детей вообще не было. Где метро “Октябрьская” раньше был сад Кирова. Меня в этом месте принимали в пионеры. Туда сдавались наши карточки. Если я училась во вторую смену, то мы приходили с утра. Завтракали, делали уроки, потом обедали и уходили заниматься в школу. А если в первую смену, то наоборот. Все это по карточкам и никаких денег.

А какие нормы были у вас по карточкам?

Этого я не помню. Я помню, что рабочий получал 700 или 800 грамм, который стоял у станка. Служащий, по-моему, поменьше.  Американцы посылали нам яичный порошок, тушенку и даже шоколадки. Это выдавалось бесплатно, даже и не по карточкам.

Директор завода в то время имел свой денежный фонд, за который он ни перед кем не отчитывался, он тратил его по своему усмотрению. Мы приехали из южного города, и первое, что он сделал – он купил всем валенки. Мало того, что он купил всем рабочим и раздал, так он раздал и детям… Чтобы мы ходили в школу.

Директор завода мог позвонить в заводскую столовую ночью и сказать: «Марь Ивановна, сейчас придут стахановцы!» И им готовили борщ, на второе обязательно мясо, а еще обязательно давали водку. Рабочие сами не стояли в очереди, они приходили, мыли руки и садились за столы. Это делалось для  того, чтобы они отдохнули. К тому же их кормили без всяких карточек, только на директорский фонд.

Получается, даже во время войны он (директор завода) мог позволить кормить рабочих сытно, мясом и прочим?

А как же! Ведь это все с деревенских хозяйств. Деревенские люди не могли даже лишний колосок унести с поля. Они ведь как крепостные были, у них не было даже паспортов. Они как работали: все для фронта, все для победы!

А официантки, которые кормили стахановцев, называли их, шутя,  “стакановЦы”, потому что им обязательно наливали водки.

Ведь стахановское движение было очень распространено на этом заводе?

Да, но не только на этом заводе, а везде! Оно развито было еще до войны. (…)

Расскажите, как в Новосибирске принимали эвакуированных?

Хорошо принимали… Помню, как девчонки мне помогали намыть очисток от картошки, а потом мы их ели. Например, вот хозяйка выкатила нам с родителями бочку квашеной капусты, хоть и старой, но мы ее мыли и ели. (…)

Картошку сажали прямо около дома, это само собой, а помимо этого, завод вывозил нас целым эшелоном в какой-то район. Потом выручали друг друга, если в классе кто-то оставался без картошки, например, так: «Завтра каждый приносит по две картошки! Каждый приносит кусок угля! Каждый приносит по полену…» И все приносили. Не было такого, чтобы кто-то не приносил. Помогали друг другу.

Во время войны уже показывали  трофейные фильмы. Напротив завода была кинокопировальная фабрика, туда и привозили вот эти трофейные фильмы: «дорога на эшафот», «Где моя дочь» (я их видела уже будучи студенткой). Но это было недоступно для населения, а директор завода договаривался с начальником кинокопировальной фабрики, и ночью комсостав ходил смотреть эти фильмы.

А уж когда кончилась война, даже я, девчонка,  была на представлении в Оперном театре 12 мая 1945 года, когда показывали оперу про Ивана Сусанина «Жизнь за царя». Приехал Молотов к нам, стоял на сцене, шляпу в руках держал, кланялся.

 В основном, все актеры были эвакуированными, они всю войну тренировались, репетировали. Кирсанов, Мясникова…

А как вы туда смогли попасть?

Это все директор завода! Достал для всех пригласительные, в семьях раздавал. Хотя попасть туда было очень трудно, народу … тьма! Вообще папе дали билет, но он работал и отправил меня.

Расскажите о ваших впечатлениях? Ведь это, наверное, сильный эмоциональный подъем для города и для всей страны..?

А я лучше скажу, как мне запомнилась Победа. Мы учились во вторую смену, это было 8 мая, на большой перемене мы играли в разные игры, игра называлась «Вышибала», орали, кричали, если мяч чуть задел – выходи из круга. Звенит звонок, мы прибежали запыхавшиеся, вдруг вбегает в класс Роза, наша старшая пионервожатая, эвакуированная из Москвы (это 3-я школа), и говорит: «Девочки, послушайте меня! Нет официальных сообщений, но слухи кругом, что война кончилась!»  (…)