Здесь мы публикуем фрагмент записей воспоминаний Михайловой Виктории Константиновны, архитектора, одной из учениц Андрея Дмитриевича Крячкова – «Воспоминания о Госбанке». Семья Михайловых была репрессирована в Хабаровске в 1933 году и переехала в Новосибирск, где был куплен маленький домик на самом дне оврага в пойме реки Каменки. Речь пойдет о детстве нашей собеседницы и здании Госбанка на пл. Ленина в 1930-е годы. Эти воспоминания оказались бесценны при подготовке совместной выставки о Госбанке в нашем музее в 2013 г.

«В то время многие хабаровские семьи мещанского сословия были высланы из родного города. В том числе три сестры мужа бабушки, они были врачами-стоматологами, брат мужа – священник отец Игнатий, уехавший в Киров, где в 1937 году был расстрелян.

В Новосибирске в то время приехало несколько семей из Хабаровска. По-видимому, сообщая друг другу, что город принимает их. И бабушкино семейство с ближайшими родственниками, и отец с мамой и детьми приехали в Новосибирск. Был куплен маленький домишко на самом дне оврага в пойме реки каменки, о которой сейчас одни воспоминания. А в этой речке мы детьми и купались, и рыбачили сачками.

<…>

В 1934 год, мама поступила на работу в Госбанк. По-видимому, ей сразу дали комнату в жилом доме Госбанка на Советской 55. Комнату хорошо помню, в коммунальной квартире в первом подъезде на первом этаже (сейчас там находится магазин). В подвале этого подъезда Госбанк дал еще одну комнату маме, где поселилась ее мама с отчимом, которые тоже приехали в Новосибирск из Хабаровска. Дом на Советской 55 был ведомственный, поэтому жили в нем лишь сотрудники Госбанка, все друг друга знали и жили дружно, как мне кажется. Дом был благоустроен, но ванные комнаты, по-моему, не имели горячей воды. Территория двора была огорожена, поэтому детей спокойно отпускали гулять. В соседях у нас была хорошая еврейская семья (раньше помнила фамилию), которая перед войной уехала на Запад и как будто все погибли.

Здание Госбанка, запроектированное моим учителем А. Д. Крячковым, воплотило в себе функциональные идеи своего времени. В правом крыле были помещения детсада, в левом, со стороны улицы Ленина – служебные квартиры руководителей. Детский сад рядом с работой был, конечно, большим благом для родителей. Часто меня приводил или, скорее, приносил на руках отец, он был сильным человеком, тоже по дороге на работу.

Маленькая я была немного плаксой, ходила в детсад без особого удовольствия. Но поскольку мама работала в приемной управляющего (а фамилия его мне запомнилась – Золкиндер), она иногда заглядывала в группу и приносила красивые коробочки от дорогих, наверное, папирос и сигар. Я и сейчас помню свои чувства: «Ах, лучше бы это все мне мама домой принесла». Дневной сон многие дети не любят; и вот бывало я тихонько плачу в кроватке – и вдруг заходит так же тихонько моя мама и успокаивает меня. По-видимому, воспитательница сообщала маме. Вот такие у меня были привилегии.

Не скупился банк и на подарки детям. Очень хорошо помню одно из таких мероприятий. Праздник проходил в «Красном уголке» (я так думаю), там была небольшая сцена. И вот принесли на сцену большой мешок и начали раздавать игрушки, спрашивая у детей: «Кто это хочет?». И вот показали пользующуюся тогда популярностью игрушку – целлулоидного пупсика-негритенка. Мне так его захотелось, но он достался кому-то другому. Я заплакала, а мама сказала: «Пойдем», – и повела меня наверх, в приемную, и отодвинула штору на окне. На подоконнике стоял клоун, но это меня не обрадовало. Я была безутешна. Помещение, о котором я говорю, находилось на первом этаже, по прямой от входа в банк. Позднее, в годы войны, там была столовая, куда по карточкам я приходила в ее обеденный перерыв.

После войны вечера в Банке были почти городским мероприятием. Попасть на вечера, потанцевать, стремилась молодежь, как-то доставая входные билеты. Вообще банк был в то время довольно демократичным: свободный доступ был до обеденного перерыва, а зайти в вестибюль и позвонить по автомату можно было до конца работы банка.

<…>

Праздники для коллектива проводились в большом зале первого этажа. Вход был по билетам, работал гардероб. Всегда были концерты, играл духовой оркестр – и хороший пол доставлял удовольствие танцующим. С мамой до войны всегда приходил отец – он любил повальсировать. И меня они брали с собой. Я помню, за барьером с левой стороны зала (ограждения выше тогда не было, не знаю как сейчас) сдвигали столы лицом друг к другу, закрывали скатертями. Наверное, работал буфет, потому что люди чем-то угощались. Я до сих пор помню вкус довоенных пирожных – это было очень качественное лакомство, очень сдобное, на натуральных продуктах. А, может быть, это воспоминание не всегда сытого детства, потому что кусочек жмыха для коров во времена войны казался слаще халвы.

<…>

Мама была общительным и дружелюбным человеком, любила свой Банк, свою работу, свою клиентуру: местную промышленность – промкооперацию. Поэтому часто вечером за обедом что-то рассказывала, называла по фамилии сотрудников, названия организаций которые кредитовала (артель «Сибкружевница», Родина, мебельная фабрика, артель, делающую игрушки, пимокатные артели.) в годы войны я ходила однажды в такую артель, где слепые люди катали эти валенки. Зрелище меня, девчонку, ужаснуло тяжестью атмосферы и труда. Мне выписали там валенки (ходить было не в чем, это сгладило, может быть, тяжелое впечатление). И вот, благодаря моим детским и юношеским хождениям в Банк, маминому общительному характеру, я как-то была вплетена в жизнь Банка, сопереживая происходящим событиям.

<…>

Что я с удовольствием вспоминаю из тех прошлых лет – библиотеку Банка, которая размещалась в подвале дома на Советской 55. Там было много запрещенных книг, с пометкой об этом, но не уничтоженных. Мама любила книги, а я начала читать рано, говорят с 5 лет, не помню, чтобы кто-нибудь учил, как-то само собой получилось. Когда в 1938 году пошла в школу – в библиотеку школьную заходила каждый день. Постарше, стала ходить с мамой в Банковскую библиотеку. Книг, мне казалось, было много, была и периодика. Брала читать то, чего в школе, конечно, не было. Помню, запрещенные книги таких авторов, как Кнут Гамсун (чтение не из легких для психики), женские романы о ярких чувствах Марлинского (вроде помниться, что Бестужева- Марлинского), наверное, считавшиеся вредными для новой идеологии. А с каким удовольствием я читала «Агасфера» – такая увлекательная интрига в 2-3 томах. Кстати, в середине 90-х эта вещь была переиздана. Как сложилась судьба библиотеки, я не знаю».