Когда началась война, много людей эвакуировались в Новосибирск, большинство которых являлись работниками культуры и искусства. Эвакуировался также Белорусский еврейский театр, они разместились в Доме Ленина, и мы делили с ними одну площадку, выступали в разные дни. Через год приехал Ленинградский ТЮЗ (филиал того ТЮЗА, которые помогли нам основать театр в городе), они стали просить наше правительство, чтобы мы переехали в Кузбасс и отдали помещение им. Наш директор – Овчинникова, собрала весь коллектив и стукнув кулаком по столу и сказала: «Мы что звери что ли? Поедем в Анжеро-Судженск!». Так и вышло, что мы два года жили в Анжеро-Судженске, а ленинградский ТЮЗ занял наше место. В Анжеро-Судженске продолжались спектакли, я играла в отрывках спектакля «Тимур и его команда».

Также сотрудники ленинградского ТЮЗа заняли наши квартиры. В мою квартиру вселились директор и художественный руководитель. А мы по приезду в Анжеро-Судженск заселились в их квартиры, которые были выделены для них. В Анжеро-Судженске было всего две школы, наш детский репертуар там не пришелся. Всего два детских спектакля поставили, а остальные для взрослых. Питание нам привозили из Новосибирска, там мы сделали свой буфет, где и получали продукты.

Когда мы вернулись из Анжеро-Судженска в Новосибирск – нас сначала расселили по гостиницам.  Месяц мы жили по гостиницам. Руководство ленинградского ТЮЗа решили сделать нам подарок, когда они уезжали пригласили наш коллектив в ресторан «Центральный» на банкет. Это было замирение!

По приезду в Новосибирск продолжали ходить по госпиталям. Среди наших актеров ходила такая история: что артистов привезли в такой госпиталь, где  люди живые, но это были обрубки. У них не было ни рук, ни ног, и они отказались от своих родственников. Я туда не смогла сходить: было очень страшно.

– Ленинградская культура сильно отличалась от культуры сибиряков?

Я никаких отличий не почувствовала. Наш театр приехали образовывать артисты Ленинградского ТЮЗа, у них была своя программа, свой метод работы. Первый организатор театра – Брянцев. Первый спектакль – «Тимошкин рудник». Брянцев приехал на премьеру этого спектакля, ему очень понравилось. <…> Сначала была идея назвать театр педагогический, школьный.

– Как вы пришли к тому, что решили поступать в театральную студию? У вас с детства был интерес к искусству?

В 20-е годы театров никаких не было, приезжал только цирк-шапито. Я очень любила ходить в этот цирк, он находился рядом с ДК Октябрьской революции. Сначала у меня была мечта стать цирковой артисткой. Я очень любила лошадей, считаю, что это самое лучшее животное – благородное, умное.  Наверное, потому что папа содержал лошадь, а у лошади был жеребенок, с которым я играла. Когда я пришла в цирк и увидела наездницу, то у меня сразу возникла мысль: «О, я тоже хочу быть наездницей».

У моей старшей сестры была подружка, а эта подружка вышла замуж за циркового артиста. Они летом поехали на гастроли со своими «тяжестями». Они поднимали тяжести. Я им сказала: «Возьмите меня! Я хочу учиться!».  Мне сразу сказали, что наездницей мне не быть – маленькая слишком. Все лето с этими циркачами я ездила по деревням, занималась гимнастикой и жонглировала тремя шарами. Это был 1932 год (?). Когда лето закончилось, цирковые артисты вернулись в стационар, а я была на распутье. Когда я приехала домой, то соседи на меня обрушились: «Слушай, в Советской Сибири мы прочитали, что открывается театр юных зрителей и набирают студентов в группы! Но дело было в том, что уже прошел целый месяц. Попробуй, Зоя!».

Я пришла на Максима Горького, зная, что студенты уже начали заниматься. Меня встретил художественный руководитель и сразу же сказал, что группа уже набрана и спросил: «Ты сильно хочешь поступить и играть в театре? Сколько тебе нужно времени, чтобы подготовиться к экзаменам? Тебе нужно прочитать басню, стихотворение, потом мы проверим твой голос».  Я сказала: «Через неделю я приду! И счастливая, на одной ножке, побежала домой!». Прошло меньше недели, и  я пришла на экзамен.

Студенты занимались в подвальном помещении, ведь специального здания не было.  Дом был одноэтажный, места мало: сцена, рядом фойе, тут же проходят занятия. В фойе поставили длинный стол, за который сели преподаватели. Я не растерялась, уж очень мне хотелось поступить, это была последняя надежда: спела песню, сыграла на фортепьяно, рассказала басню. Потом мне дали задание: сыграть беспризорника, который ворует кошелек у мужчины, читающего газету. Я их убедила своей ролью, посовещавшись, руководитель сказал: «Ну, деточка, мы тебя приняли! Завтра в 9 00 на занятия!»

Кстати, в это время в Новосибирске было много беспризорников, особенно возле Дома Ленина, там находился городской туалет, рядом базар – вот они там и отирались. Там стояли круглые витрины на одной ножке – они залезали туда и там ночевали. Когда было совсем холодно, их пускали погреться в фойе театра, приглашали на спектакль. Вскоре даже написали спектакль под названием «Винтовка 492-116». В этом спектакле рассказывается  о том, как Красная армия брала на воспитание беспризорников. Я играла одного из беспризорников – Ахметку. Вот на этот спектакль мы бесплатно и звали беспризорников. Они не с большим желанием шли на спектакль, видимо стеснялись. Это было перед началом войны.

Когда стали строить оперный театр, для строителей построили специальное здание, которое потом получило название «Дом актера».